На краю прекрасного мира
На краю Белого моря, на высоком мысу (около сорока пяти метров), обдуваемом со всех сторон северными холодными ветрами, уже почти пятьсот лет стоит поморское село Ворзогоры. С двух сторон мыс окружён морем, а с третьей — бескрайним болотом. Осталось оно тут от ледника Белого моря, мелеющего на три метра каждые сто лет.
Село – не деревня
Вдоль моря на протяжении почти семи километров тянется песчаный берег. Чистый и первозданный, что редкость в наши дни.
Так уж сложилось на Русском Севере, что село – это не один населённый пункт, а целый куст из деревень – где две, а где и пять. Ворзогоры не исключение, село тоже состоит из двух деревень: Яковлевской и Кондратьевской, между которыми полтора километра. Такое явление не случайно. Русские люди, пришедшие на Север, принесли с собой культуру земледельцев и с непобедимым упорством, несмотря на суровый климат, стали возделывать землю. Земли, пригодной для пашни и пастбищ, было мало, а население деревеньки росло… Далеко от родни не уходили – лишь на один-два километра, и ставили новые дома. Появлялись новые деревни.
В 1917 году в Ворзогорах насчитывалось 206 домов, 551 мужчин и 649 женщин, среди которых, по данным «Клировых ведомостей», не было ни старообрядцев, ни сектантов.
Пахотной земли в Ворзогорах насчитывалось 180 десятин, и лишь одно хозяйство не занималось сельхозработами. Жители прихода выращивали рожь, отдавая предпочтение озимой, ячмень, овёс, лён, картофель.
По данным Архангельского губернского статистического комитета за 1897-98 годы, в Ворзогорах насчитывалось шесть быков, 300 коров, 20 телят, 184 лошади, 12 жеребят и 1200 овец.
160 человек ловили на продажу навагу, камбалу и корюх. Четыре семьи ходило на Мурман: десять мужчин и пятеро детей. Средняя выручка за пай на Мурмане составляла сто рублей (к сведению, средняя зарплата рабочего за месяц на лесопильном заводе составляла три рубля 60 копеек).
В Ворзогорах было шесть судовладельцев. Они занимались меновой торговлей в Норвегии и в Архангельске, нанимали из местных жителей 68 рабочих.
Значительный доход приносил промысел сельди в прибрежных водах. В 1897-98 годах 129 местных крестьян владели 285 неводами. На обсыхающем во время отлива дне, у берега, установлено 245 рюж. Из Ворзогор отправлено на продажу 67 возов сельди по цене один рубль 60 копеек за пуд.
Лесной охотой промышлял один человек, добывая в год пятнадцать лисиц, и получал за это 50 рублей. Некоторые мужчины уходили «в бурлаки». Согласно данным за 1886 год, в артели было принято восемь человек, и выручка каждого составила 60 рублей. Столько же народу работало на Онежском лесопильном заводе, получая за сезон 30 рублей. Гораздо больше зарабатывали и те, кто уезжал по паспортам в Петербург, в Архангельск или в другие большие города. Таких было двадцать мужчин и одна женщина. Их средняя выручка – 250 рублей. Груз сельскохозяйственных работ лежал на плечах женщин и «немоглых» старух.
В 1917 году работали две школы: одноклассное сельское министерское училище и одноклассное общественное училище, где обучались пятьдесят семь мальчиков и двадцать девочек.
Сейчас в Ворзогорах, по данным последней переписи населения, зарегистрировано сто двадцать человек, по факту проживает около тридцати. Летом приезжают дачники, и население возрастает до ста человек.
На всё село всего три рабочих места: продавец магазинчика, социальный работник и полставки библиотекаря.
Школы нет. Дети местных жителей учатся в Онеге и живут в интернате. Из домашнего скота остались одна корова и несколько гусей.
«Общее дело»
В давние времена храмы на Севере ставили всем миром, гордились ими. На престольные праздники приезжали из соседних деревень – ходили на службу, а потом гостили у родственников или знакомых.
В Ворзогорах (деревня Кондратьевская) стоит с давних времен «тройник», состоящий из Никольской (1636 г.) и Введенской церквей (1793) и колокольни (XVIII в.).
В советское время храмы были закрыты и обезображены: у Введенской церкви уничтожили все её пять глав, у Никольской – три из пяти. В стенах храмов разместили склад и клуб. В каждом селе есть свои предания. Есть предание и о ворзогорских колоколах.
В 1930-е гг. в селе Ворзогоры жил Павел Жолобов. Стал он с колокольни колокола снимать. Два осталось. Глядит с колокольни -- а его дом горит. Бросился он пожар тушить да добро спасать, говорят, что в чулане у него золото спрятано было, но и добро не спас, и сам сгорел.
Повезли морем на лодке те колокола, но не довезли… залило лодку водой. Те, кто был в лодке, утонули вместе с колоколами…. Так и лежат на дне морском ворзогорские колокола.
У каждого человека приходит такое время, когда он начинает размышлять о том, что он на земле оставит, как будут жить его дети, в каком мире. Некоторое из нас так и ничего и не сделают, полагаясь на других, а те, другие, начинают действовать каждый по своему разумению – кто деньги копит, кто дом строит, кто мусор убирает, а кто и храмы восстанавливает…
Так возникло целое движение под названием «Общее Дело. Возрождение деревянных храмов Севера», когда в 2006 году священник Алексий Яковлев и его супруга – художница Татьяна Юшманова – начали помогать семидесятипятилетнему жителю Ворзогор Александру Порфирьевичу Слепинину в восстановлении ворзогорских храмов. «Общее Дело» объединяет тысячи добровольцев, которые трудились над консервацией и восстановлением ста сорока шести красивейших деревянных церквей и часовен Русского Севера. Сейчас в «Общем Деле» собирают деньги, чтоб отреставрировать в деревне Яковлевской часовню Пр. Зосимы и Савватия Соловецких.
Тайбола в Ворзогорах
В июле 2015 года в Ворзогорах «приземлился» фестиваль Тайбола. Несмотря на плохую погоду и долгий маршрут, фестиваль за три дня собрал несколько тысяч гостей.
На нескольких площадках проходили различные мастер-классы, где можно было научиться современным танцам, рисовать хной на руках (мехенди), асанам йоги, а дети разрисовывали деревянных рыб... Стояли палатки с необычными сувенирами ручной работы, и было много музыки в стиле этно.
Местным жителям на память Тайбола оставила свои уникальные арт-объекты, которые сделаны были из природных материалов, взятых здесь же, на берегу Белого моря.
Тайбола -- кочующий фестиваль, и очень маловероятно, что он снова обоснуется на земле Ворзогор. Хотя, может, это и к лучшему… Этим местам не идёт суета, они располагают к неспешности и размеренности, философствованию и созерцанию. Наверное, поэтому так стремятся сюда жители столицы и больших городов. Скупают дома и землю, ставят дачи и наслаждаются тишиной... Вы замечали, что тишина сейчас – дефицит? Мы постоянно находимся в каких-то звуках: шум автомобилей, телефонные мелодии, телевизор, соседи… Приезжайте в Ворзогоры и убедитесь сами: вдохновение витает в этой тишине. Сюда едут художники и писатели. У московской художницы Татьяны Юшмановой написан целый ряд картин, посвящённых северной природе и селу Ворзогоры.
«Как здесь зимовать?»
В 2017 году в Архангельске вышла книга «Серебряная рыбина». Её автор – литературовед Елена Шамильевна Галимова – уже более восьми лет с ранней весны и до поздней осени живёт в Ворзогорах. «Серебряная рыбина» - попытка запечатлеть то, что ещё осталось от деревенского мира, от традиционного уклада жизни. Автор рассказывает об односельчанах-поморах, о прелестях зимней и летней рыбалки, о северной природе, об обитателях леса, которые всё чаще наведываются в деревню и перестали бояться людей.
«Поначалу мне даже представить было страшно: как здесь можно зимовать?! Летние отпускные месяцы провести – другое дело: солнце, море, рыбалка, купание, лес, грибы-ягоды. А зимой? Что делать и как жить в такой глуши зимой? Первые несколько лет мы только на июль-август, а если повезёт – ещё и на начало сентября сюда приезжали. Или Новый год встретить выбирались. Иногда Александр Васильевич на неделю-другую срывался весной или осенью – порыбачить. А больше и не получалось, обстоятельства не позволяли. Как формулируют юристы – обстоятельства непреодолимой силы.
Но с каждым годом всё трудней и трудней оказывалось уезжать отсюда осенью. Словно от чего-то очень дорогого, больше того – жизненно необходимого отрываешь себя, пытаясь преодолеть непреодолимую силу. И как только появилась такая возможность, мы стали всё больше затягивать с отъездом в город и начали всё старательнее обустраивать свой деревенский дом для постоянной жизни.
И вскоре выяснилось, что в любое время года уезжать отсюда по своей по доброй воле нет никакой возможности.
В сентябре уехать? Но сентябрь в деревне невероятно, неописуемо хорош. Красота такая вокруг, что даже больно смотреть. И комары, мошка и всякие прочие слепни уже не кусают, и грибы растут, и брусника поспевает (как весело собирать бруснику на вырубках!), а следом и клюква. Рыба, бывает, ловится. И урожай на грядках, картошку на поле убирать пора. А в последние годы сентябрь часто ещё и самым тёплым месяцем оказывается. В общем, уезжать в сентябре в город немыслимо.
В октябре? А сёмга-покровка? А «роняет лес багряный свой убор»? А запах опавшей листвы и шорох дождя по крыше? А георгины, пламенеющие в палисадниках? А крики птичьих стай, улетающих на юг? А шторма на море – настоящие, аж дух захватывает? А когда нет шторма, червей морских копать, чтобы заготовить их на зиму, для зимней рыбалки? Нет, и в октябре совсем не время для отъезда.
Ладно, думаем: уж в ноябре наверняка в город захочется. Чего может быть хорошего в деревне беспросветно тёмным, дождливым, холодным ноябрём? Оказалось – и в ноябре свои радости.
Во-первых, наважий лов начинается. Чуть только прибрежный лёд в губе образуется (море чистое ещё, конечно), сразу вся деревня устремляется на подлёдный лов – на наважник. Эта рыбалка – особое дело. Тут и азарт, и соревновательность, и удовольствие ни с чем не сравнимое. И улов! По двести-триста рыбин за один присест можно надёргать. Я, когда первый раз уху из только что пойманной наваги попробовала, даже и не очень поверила, что это навага. Ничего общего с той рыбой, которая в магазинах продаётся. Варишь её – на весь дом упоительный аромат. И икру наважью научились солить, и максу – печень готовить, вкуснее тресковой.
Во-вторых, снег выпадает, дороги-пути заметает, а ледовой переправы для автомобилей через реку ещё нет, и потому попасть в деревню особенно трудно. Да и не рвётся сюда никто в ноябре. У всех дети-отпускники, внуки и всякие городские гости разъехались, тихо в деревне, спокойно. И это оказалось так удивительно; в такой тишине и таком покое нам ещё не доводилось жить. Когда морозы установятся и зимник откроется, машины полетят через нашу деревню, направляясь по разной надобности напрямую в соседние сёла, западнее по побережью, куда летом не проехать – мхи-болота. И на рыбалку поедут, и по делам, и в гости – оживлённое будет движение. А в ноябре – тишина. Протарахтит на каракате односельчанин-охотник – и ни звука за весь день.
Зимой трудно в деревне. Дров много уходит, чтобы дом обогреть. И баню Александр Васильевич каждый день топит – очень уж он баню уважает. А дрова заранее заготовить надо или купить, позаботиться. И за водой на колодец и на родник в морозы и метели нелегко попадать. И опять же – хлеб только раз в неделю. И свет, случается, гаснет: это совсем плохо. И вообще... То есть уровень комфорта, с точки зрения большинства современных горожан, - нулевой. И объяснить, почему так хорошо нам здесь даже зимой, непросто. Но почему-то где-то за грудиной что-то такое растёт и ширится, что-то такое непонятное, заставляющее нас по нескольку раз на день с видом откровенно глуповатым повторять: «Как хорошо!». Прямо-таки физическое ощущение радости: распирает». (Отрывок из книги "Серебряная рыбина")
Рай в палатке
Если вы захотите, то можно забраться на колокольню, с неё откроется ошеломительный вид на море, вдали будет видно остров Кий и даже белую точку на нём – Крестный монастырь.
В Ворзогорах при библиотеке организован музей поморского быта, сходите туда, и Николай Гунин – библиотекарь и экскурсовод – проведёт вам экскурсию не только по музею, но и по Ворзогорам.
А если вам просто хочется удалиться от цивилизации, то можно поставить на берегу палатку и жить там, сколько вздумается. Вечерами смотреть на удивительные морские закаты, приливы и отливы. Просто дышать морским воздухом. Чувствовать босыми ногами, как нагрелся на солнце песок. Забраться на самую высокую точку мыса и ощущать себя стоящим на краю мира, ведь в каком-то смысле это так и есть.
Надежда БАТИНА.